Оказалось, что ОЮ будет в комиссии, как следствие, ее пары пропускать нельзя. Варя и Аня, а Варя тоже завалила пересдачу, сидели измученные на паре и обе отвечали невпопад. Кто угодно мог бы их понять, принять, что они могли прийти неподготовленными, что у них в головах только филология, и никак не испанский, потому что если они завалят, то это им все равно не пригодится, а если сдадут, то наверстают. Кто угодно бы понял и отпустил их. Но только не ОЮ. Это было самое худшее и несправедливое, что она нам сделала. После пар я, конечно же, осталась с Аней. Сначала стояли все вместе, потом Юля с Настей ушли, остались только четверо: Варя, Аня, и группа поддержки: Варина лучшая подруга Аня, живущая в общежитии с ней вместе, и я. Варя плакала. Аня держалась. Их запустили, я ушла в общежитие, в общую комнату, и делала испанский, пока ждала. Дождалась, их отпустили, и долго думали. Декан выходил и возвращался. Варя сдала. Аня - нет. Второй и последний раз мы сидели в туалете на втором этаже, и я ее успокаивала, отвлекала, напоминала о том, как много преимуществ в вылете, как она сама писала, что мы, кажется, даже расстроимся, если не вылетим. Когда Аня подуспокоилась, мы переместились на третий этаж, где нас утешала и успокаивала коллега ее мамы. Я говорю "нас", потому что стоило только Ане отойти, как заплакала уже я. Не понимая, почему, в чем вообще дело. Все закончилось. Просто все закончилось, когда стало понятно, что Аня больше не будет там учиться. Потому что у меня пропал смысл бороться дальше. Потому что закончились дни и вечера вместе. Эпоха испанского. Пускай будет так. Все закончилось. Еще утром мы сидели на испанском и держались за руки под партой. Все. Больше никаких пар. Хотя один раз Аня еще приехала. Аня полуспрашивала: "ну ты ведь будешь бороться дальше?" и смотрела так, что я не могла ответить ничего другого, кроме "конечно, я же обещала". Эти бесконечные попытки оправдать ожидания всех вокруг, всем угодить. Но зачем мне так барахтаться?

После посиделок с тортиками на третьем, мы поехали ко мне. Паша с Полиной уже были дома, я сделала кальян прямо на кухне, о чем потом пожалела, потому что Леший задел его, проходя мимо, уронил угли и прожег линолеум в двух местах. Мама меня потом отругала за это. В остальном вечер был неплох, мы общались, Паша много рассказывал о том, как они теперь живут, чем занимались столько времени. Ведь мы так давно не общались нормально. Я по нему успела сильно соскучиться и была очень рада его видеть. Поняла, что ему очень идут дреды, несколько раз словила себя на мысли о том, какой он красивый. Вспоминала свое на нем помешательство. Слушая истории об их с Полиной отношениях, радовалась, что меня это миновало. Я бы не выдержала с ним. А он - со мной. У нас бы никак не могло ничего выйти. Все хорошо, что хорошо, типично заканчиваю эту фразу. *Нашла глазированный сырок светлогорье в холодильнике, сидит, жует, счастливая*. Когда Аня ушла, мы еще какое-то время сидели на кухне, а потом переместились ко мне и Полина расплела мне почти все оставшиеся колтуны с помощью крема и расчески. Оставалась только челка, два самых длинных, а потому самых сложных дреда. Хорошо, что мы не стали расплетать все. Да и я просто не согласилась бы на это. Отделить от себя - еще куда ни шло, но убить дреды совсем? Это психологически было бы для меня невыносимо.

29-го была комиссия по истории, и, так как Ане пообещали попытаться перевести ее на другую кафедру, она поехала ее сдавать. Так как отрывной лист был у меня, мы встретились утром на динамо, чтобы я ей его отдала. После этого я поехала на иловайскую, взяла отрывной лист Севе и поехала в кузнецы. Из-за того что Аня вылетела, мне стало абсолютно все равно, что будет со мной. Я безо всякого напряжения моталась из стороны в сторону, забавлялась подсчетом своих падений и наблюдала, какими они могут быть. Один раз умудрилась упасть даже вбок. Я просто не могла до конца понять, что же произошло. Итак, у меня больше нет дред, а Аня больше со мной не учится. Мне нет больше смысла приезжать на пары, но какое-то время, словно по инерции, я продолжала это делать. Теперь в метро, встречая дредастых, я чувствую себя странно. Вроде как, улыбаюсь им, но они ведь не знают, что совсем недавно я была такой же. Пройдет время, и я перестану рассказывать новым знакомым о том, что когда-то у меня были дреды, так же как я перестала рассказывать о том, что жила в Израиле. Это перестанет иметь такое большое значение и станет просто частью прошлого. Страшно подумать. Я все еще не могу помыслить себя без дред. Внутри они все еще со мной, как бы я ни выглядела. А без Ани в универе было настолько тоскливо и одиноко, что, как бы оно по-другому ни сложилось, я бы все равно долго не продержалась.

Так вот, я приехала к ним, к Севе и Ане, в кузнецы, сидела с ними в столовой, старалась не мешать, слушала, как они повторяют какие-то события. Когда они ушли сдаваться, я решила, раз уж у меня все равно еще было время, остаться там, только переместилась к розетке, и занялась французским. Приходил нервный Сев, взволнованно о чем-то говорил, почему-то рассказал о том, почему не любит обнимашки, и вдруг обнял меня. Я, конечно, удивилась, но не отталкивать же хорошего человека. Я так и не разобралась, друг он мне, или нет. Может статься, что все-таки друг. Может даже стоит продолжить с ним общаться даже теперь. Я еще к этому вернусь. Пригласить на день рождения? Ха-ха. Это скорее печально, чем весело. Потом я пришла к Ане, постояла с ними немного, пока они ждали результатов, думала, дождаться там же, спросила у Ани, нужна ли я ей там, и все-таки уехала вперед. Опоздала на пару. Да, тут уже все было понятно. Хах. Отвечала я криво, на следующей паре, на испанском, я вообще не могла сосредоточиться, не понимала, о чем они все говорят, хотя обычно все понимаю, не понимала, что от меня нужно, утыкалась глазами в одну точку. Мне не хотелось ничего говорить и рассказывать. В этом состоянии я вышла из кабинета и наткнулась на Аню. Вернулась. Встретилась с ней снова после пары у автоматов, она собиралась звонить ОЮ. Я стояла рядом. Пообещала не уходить. Залипла еще сильнее. На глаза наворачивались слезы, хотелось сбежать куда-нибудь, где не будет людей. И я не выдержала, убежала в подвал, у нас там гардероб, и там есть одно укромное местечко, коридор, в котором настолько темно, что не видно, где он заканчивается. Я давно его приметила, но это был первый и единственный раз, когда мне это пригодилось, когда мне понадобилось место, где меня не найдет никто, кроме Ани, которой я уже давно сообщила, где меня, если что, искать. Зашла, забилась в самый угол, осознала, что тут нет никаких скамеек, только пол, двери и темнота, села на какую-то выпуклость в стене у самого пола, достала нетбук и принялась печатать. Действительно, что еще будет делать Полина?

Потом пришла Аня, и последующая моя исповедь проходила уже вслух, я наконец-то заплакала, Аня ко мне беззвучно присоединилась, скормила мне шоколадку, снабдила салфетками, а когда я немного успокоилась, предложила переместиться в пустой 307 кабинет. Это был первый раз, когда Аня меня видела в таком состоянии. Раньше только слышала или читала, а тут была рядом, и видела мои опухшие красные глаза и рожу. Красота, наверное, неописуемая. Зашли, синхронно писали Декану, ждали его ответа, я дозванивалась в больничку на шаболовскую и узнавала, можно ли мне обратно. Оказалось, что нельзя госпитализироваться раньше чем через полгода. Снова пили чаек с вкусняшками в соседнем кабинете, снова нас утешала коллега Аниной мамы, снова поехали ко мне. В дороге смеялись над тем, что декан прислал нам абсолютно идентичные ответы. Слово в слово. Хотели ответить ему тоже идентично, подъебать декана - бесценно. Но остановились на обсуждении нашего коварного плана. В подъезде меня ждало еще одно потрясение, я там увидела Сеню с Сашей. То есть я знала, что Сеня приедет к нам, чтобы встретиться с Пашей, все-таки общий хороший друг, и они тоже давно не виделись, а знакомы друг с другом подольше, чем я с ними, и знают друг о друге значительно больше, чем я о них обоих вместе взятых. Но откуда там была Саша? Что она делала у нас дома? Этого я сначала никак не могла понять, и только потом осознала, что она не заходила, так, в подъезд только зашла покурить. Она его подвозила. У нее уже года полтора как есть машина и она регулярно его подвозила. Все это время. Как? Зачем? Почему? Совершенно непонятная для меня ситуация. И я не знала, как на нее реагировать. Наверное, повела себя грубо. Но. Я просто не поняла. Впрочем, оно все тоже не особенно важно. Их дело.

Дальше был совсем бедлам. Нас в квартире стало слишком много. Полина с Пашей спали у меня, а я с мамой. С того дня еще и Сеня спал на матрасе в моей комнате. Не то чтобы я была против. Я их всех люблю. Но у меня и так ехала крыша, а тут еще и в доме что-то невразумительное. Паша с Сеней принялись обсуждать, как провести мне электричество, протянули короткий провод до комнаты, нашли другой, двадцатиметровый, сняли предыдущий, принялись перетягивать так, чтобы было красиво. Полина дорасплетала мне челку, мама меня постригла. Я время от времени выходила с ребятами на лестничную клетку покурить. Мама бесилась из-за переизбытка людей в квартире. А у меня все еще не закончилась истерика. И я пыталась читать учебник по истории хоть где-нибудь, потому что обещала Ане бороться. На следующий день меня совсем перекрыло. Я бесилась из-за того что не могла нормально позаниматься, мне было просто негде. Ни французским, ни историю почитать, ни испанского, ничего. И меня вынесло. Я послала маму, огрызнулась на Полину, устыдилась и убежала в ванную, приводить мысли в порядок. Немного успокоилась. Вернулась, извинилась передо всеми. Как всегда, обо всем переписывалась сразу в сообществе. Как только что-то происходит, я сразу пишу туда. Писала о своих сомнениях, о том, что тяжело. Мысли, как всегда. Аня написала "я что, изверг?" на мое очередное нытье про непонятнозачемборьбу. Конец. Вот теперь точно больше ничто не могло удержать меня в ПСТГУ. Пока я была в душе, мама всех утащила к себе в комнату, от меня, раздраженной, а я, пока все перемещались, сидела на полу в проходе. Я была выжата. Совсем. Они ушли к маме, я пошла за ними, села на стол рядом с компьютером, и пыталась понять, что мне делать дальше. Говорила в основном с мамой. Это был действительно трудный момент, а я оказалась окружена людьми, которые меня любят, друзьями и родными, которые действительно за меня переживают. Паша спрашивал, почему я не сказала раньше, убеждал, что ему важно. Сене в какой-то момент кто-то позвонил по телефону, и потом выяснилось, что это была Марина. А Анечка сорвалась с места и приехала ко мне, простояла у подъезда непонятно сколько, потому что я сидела в соседней комнате, не взяла с собой даже телефон, и не знала, что она там. Дивный человечек, постеснялась заходить в наш дурдом без предупреждения. Мои самые дорогие были со мной. Счастливый я, все-таки, человек. Я решила уйти. Всем было очевидно, что мне нужно уйти, и только я сопротивлялась, мне было очень тяжело принять это решение, но меня подталкивали все: и мама, и Сеня с Пашей, Марина с Аней просто поддерживали. Все решили пойти покурить, а я сидела на столе, в итоге Сеня меня поднял и донес до коридора, дальше я уже включилась и пошла сама. Вернулась с лестничной клетки, увидела сообщения пропущенные звонки от Ани, выбежала ее впускать, а когда она зашла в комнату, Сеня дал мне свой телефон, и я была в шоке, услышав на другом конце Маринин голос. Я сразу же решила позвонить Ольге Юрьевне, это было необходимо сделать, это было последним, что меня как-то удерживало. Она сказала перезвонить ей через несколько часов. Мы сидели втроем на кухне: я, Сеня и Аня, играли в шахматы, Сеня, как всегда, всех уделывал, а потом Саша подвезла Аню до дома. Еще немного странностей и внезапностей. Но. Пускай будет, как будет.

И последнее, под занавес, Ольга Юрьевна убедила меня в том, что мне нужно пытаться сдавать дальше, и я знала ведь, что так будет. Она убедила меня, что надо сдавать и бороться. И мне нечего было ей противопоставить. Да и как? Не в том я была состоянии, только плакала в трубку и со всем соглашалась. Пришла к маме, в слезах, и сказала "она мне не позволила, буду дальше пытаться". Мама возмутилась, как это так, не позволила, я ей ответила, чтобы она тогда с ней сама поговорила. Мама согласилась, и я ушла обратно в свою комнату. Мама ее убедила, пересилила. Все. Это был совсем конец. И я на сегодня на этом закончу. Все самое важное я записала. Теперь будет легче.